За последние годы Владимир Юровский безоговорочно утвердился в российской столице в качестве главного музыкального ньюсмейкера, потеснив на олимпе даже таких «священных чудовищ», как Валерий Гергиев и Теодор Курентзис.

Едва ли не каждое его появление в наших широтах по интенсивности и разнообразию художественных событий вполне могло бы быть приравнено к минифестивалю (в придачу к тем двум ежегодным фестивалям, что он проводит в Московской филармонии).

Вот и в феврале на протяжении одной лишь недели Юровский с ГАСО им. Светланова представил в концертном исполнении «Ариадну на Наксосе» в КЗЧ и дважды «Лебединое озеро» (в полной авторской версии) в «Филармонии-2» и Доме музыки, а в промежутке между «Озерами» была еще и программа в БЗК с Концертным оркестром Московской консерватории, посвященная открытию Года Стравинского. И если изначально наибольший интерес вызывала «Ариадна», то теперь, когда все три программы остались позади, даже и не знаешь, какое из впечатлений назвать самым сильным.

«Ариадна на Наксосе» – уже вторая опера Рихарда Штрауса, представленная москвичам Юровским и Госоркестром. Первой была «Саломея» года три назад, оставившая двойственное ощущение: за рафинированной изысканностью звучания порой терялась пронизывающая эту оперу почти что истерическая взвинченность, и иногда начинало даже казаться, что слушаешь Дебюсси, а вовсе не Штрауса.
Ничего подобного не было на «Ариадне». Похоже, что из всего штраусовского наследия именно эта опера сегодня ближе всего индивидуальности маэстро.

В «Ариадне» переплелось много всего: аллюзии на барочную оперу, предвестие неоклассицизма и в еще большей степени постмодерна. Сама идея Штрауса и Гофмансталя скрестить квазиантичную историю об Ариадне с опереточным по духу шоу Цербинетты (по сюжету столь экстравагантное смешение инициирует богатый меценат, в чьем доме сие действо и разыгрывается) вполне себе постмодернистская.

Блестящий эрудит и эстет Юровский сполна наслаждается всеми этими аллюзиями и переплетениями, а вместе с ним – исполнители и слушатели. В весьма удачном интернациональном кастинге стоит особенно выделить Сергея Скороходова (Вакх) и Ульяну Алексюк (Цербинетта), Мелани Динер (Ариадна), Сесилию Холл (Композитор), а также Николая Борчева (Арлекин) и маститого Томаса Аллена (Учитель музыки).

В «Лебедином озере» перед нами предстал уже во многом другой Юровский. Честно говоря, сама идея исполнить в концерте эту до дыр «затертую» и «затанцованную» музыку не выглядела поначалу слишком вдохновляющей. В том числе и потому, что такой репертуар менее всего ассоциировался с Владимиром Юровским.

В прежние годы нередко складывалось впечатление, что между этим дирижером и музыкой романтизма существует некий эмоциональный барьер. Во всяком случае, Чайковский у него не захватывал так, как, к примеру, Шостакович и другие композиторы двадцатого столетия.

Но время идет, Юровский меняется, и его отношения с романтизмом становятся все более трепетными, что как раз и показало «Лебединое озеро», в трактовке которого начала рациональное и эмоциональное очень гармонично дополняли друг друга.

Это была музыка, вроде бы знакомая от и до, а вместе с тем как бы совершенно новая. И дело не только в том, что многие ее страницы мы почти и не знали (в принятой большинством театров редакции они отсутствуют). Но даже и самые, казалось бы, замыленные и заигранные фрагменты зазвучали вдруг с какой-то первозданной свежестью, сделавшись почти неузнаваемыми в том числе и в силу контекста, весьма отличающегося от театральной практики. И свой тезис, что «Лебединое» – это настоящая балетная симфония, Юровский подтвердил сполна.

Третью программу с первыми объединяло преобладание музыки театральной. Хотя как раз то сочинение, что было в центре внимания, к театру отношения не имеет.

Нельзя не отдать дань восхищения умению Юровского выстраивать программы: все три сочинения, прозвучавшие в один вечер, воспринимались как части единого целого. В первом отделении исполнялась сюита из «Золотого петушка» Римского-Корсакова. Последний, как известно, был учителем Стравинского, и именно в «Петушке» родство между двумя столь разными композиторами ощущается в наибольшей степени.

И когда следом зазвучала «Погребальная песнь» Стравинского (московская премьера произведения, лишь в прошлом году обнаруженного в архивах), то трудно было отделаться от иллюзии, что это – некое развитие тематического материала «Петушка», а конкретно – начала второго акта, включенного в сюиту.
И в таком контексте «Погребальная песнь» слушалась с огромным интересом, что в иной ситуации легко могло бы обернуться и недоумением: слишком уж мало это раннее сочинение напоминает стиль Стравинского.

А так все встало на свои места: «Погребальная песнь» воспринималась в этой программе как некий мостик или своего рода интермеццо между сюитами из «Петушка» и «Жар-птицы». И логично, что последнюю Юровский на сей раз взял в ранней, еще во многом «корсаковской» версии (с Госоркестром он прежде исполнял другую, более близкую к «Весне священной»).

Конечно, разница между игравшим в первых двух программах оркестром экстра-класса и задействованным в третьей молодежным коллективом не могла не ощущаться. Тем не менее консерваторский оркестр, благодаря как мастерству и харизме маэстро, так и осознанию исторического характера этого концерта (все-таки московские премьеры доселе неизвестных произведений классиков приходится играть не так уж часто), оказался на высоте поставленных задач, продемонстрировав максимум максиморум своих возможностей.