Выдержки из разговора Сергея Бирюкова с музыкальным руководителем фестиваля «Спасская башня», художественным руководителем Дважды Краснознаменного Академического ансамбля песни и пляски Российской Армии имени А. В. Александрова, народным артистом России генерал-лейтенантом Валерием Халиловым.
Беседа состоялась в августе 2016 года.
— Что такое военно-оркестровая служба? Да и откуда сама идея музыки в армии? Ведь война — дело суровое: «когда говорят пушки, музы молчат».— Категорически не согласен с этой поговоркой. Именно военным — людям, которые отстаивают честь и независимость своей родины — музыка особенно нужна для поддержания их духа.
Если же говорить строгим языком уставов, военно-оркестровая служба призвана обеспечить средствами музыкального искусства потребность армии в эстетическом воспитании ее состава, в организации строевой подготовки, в обеспечении воинских ритуалов.
Так, оркестры с недавних пор обязательно участвуют в ежедневном поднятии государственного флага — исполняют Гимн России. Это — произведение, которое в репертуаре каждого армейского коллектива числится под номером один, и исполняться оно должно эталонно — как в первый и последний раз.
Вообще история военной музыки в России насчитывает более трех столетий. Исходным мы считаем 1711 год, когда указом Петра I в пехотных артиллерийских полках были учреждены штатные военные оркестры численностью 8 человек, включая дирижера-иностранца, коему вменялась в обязанность подготовка музыкантов из числа крепостных.
На протяжении веков положение военной музыки менялось. При Екатерине Великой, любившей пышность, армия обросла огромным обозом, то есть, обслуживающим персоналом самого разного рода, куда входили и музыканты.
Оркестр тогда называли зеркалом воинской части. Сын Екатерины Павел, отрицавший все, что делала матушка, взял за образец прусские порядки, ужесточил экономию, в том числе сократил оркестры. Но в основном русские императоры были благосклонны к военной музыке.
Александр I сам играл на валторне, Александр III — на тубе. Николай II брал уроки у знаменитого корнетиста Вильгельма Вурма.
Поскольку старая армия передвигалась не на колесах, а в пешем строю, первоочередной задачей оркестров было исполнение маршей. Да и в бою они поддерживали настроение солдат, играя прямо в окопах.
Кроме того, на музыкантах лежала обязанность подачи сигналов — наступление, отступление… Кто успел побывать в пионерах, помнит, как этот обычай музыкальной регламентации дожил практически до наших дней: горн возвещал побудку, отбой, прием пищи…
— Язык музыкальных сигналов интернационален?
— Нет, сигналы в разных армиях разные. Более того, даже в рамках одной армии различаются, допустим, пехотные рожки и морские трубы. Идут они из глубины веков, потому их авторов мы не знаем.
Зато знаем Бортнянского, сочинившего «Коль славен», отца и сына Дерфельдтов, написавших в первой половине XIX века множество маршей. Прекрасно известен и основатель советской военной музыки Семен Александрович Чернецкий — автор замечательных маршей, главный дирижер парада Победы 24 июня 1945 года в Москве.
— А какой русский марш звучит в увертюре Чайковского «1812 год»?
— Это не цитата, а стилизация. Цитируются там православная молитва «Спаси, Господи, люди твоя», русская народная песня «У ворот, ворот», «Марсельеза» и «Боже, царя храни». В сочетании этих тем — драма войны и победы русского народа.
— Но как-то получилось, что эта увертюра стала праздничной музыкой в самых разных странах. В Америке лучшие оркестры играют ее в День независимости 4 июля. Выходит, пользуются нашим же оружием?
— Почему же нет, она очень торжественная, мы ее всегда исполняли в финале «Спасской башни». Но в этом году немного переформатировали программу, добавили опускание флага, под которое сводный оркестр во главе с дирижером из Австрии играет австрийскую мелодию.
— Сколько всего в Российской армии оркестров?
— Около двухсот. Все они работают в соответствие с программой боевой специальной подготовки. Там расписано все, от утреннего построения части и развода суточных нарядов до участия в концертах, конкурсах, фестивалях — как армейских, так и гражданских: Днях города, государственных праздниках.
— Ребята живут в казармах?
— Военнослужащие по призыву — да. Но основная часть — контрактники. И еще разрешается содержать до 10 воспитанников от 14 до 18 лет. Если, достигнув призывного возраста, эти ребята хотят остаться в оркестре, военкомат приписывает их к этому коллективу, а если нет мест — к какому-либо другому из расположенных поблизости.
— Игра на инструментах, особенно духовых — нелегкое дело. Музыкантам полагается дополнительное питание?
— Во время подготовки и проведения специальных мероприятий, например парадов — обязательно.
— Чтобы попасть в ансамбль Александрова, наверное, надо иметь гвардейский рост?
— У нас не модельное агентство, прежде всего надо быть хорошим певцом, музыкантом, танцором. Но вот перед вами приходил один парень из Красноярска. Неплохой тенор, в хоре пригодится. Мы его пока определили на двухмесячный испытательный срок. И я ему сказал: лишний вес сбросить, небритым на работу не приходить…
К сожалению, в последнее время все труднее набирать музыкантов. Не хватает кадров. И духовиков, и певцов.
— А где принимают особенно тепло?
— Конечно, у нас в стране. Особенно в отдаленных регионах. Например, в последние годы мы с Центральным военным оркестром 7 раз бывали на Сахалине. Трижды — в Хакасии. Дважды — в Тыве. В таких поездках особенно ясно видишь, насколько военная музыка нужна людям.
— Какие моменты своей карьеры считаете самыми звездными?
— В позапрошлом году дирижировал симфоническими оркестрами Владимира Федосеева и Павла Когана. И два года подряд мы проводим совместные концерты Центрального военного оркестра и коллектива Валерия Гергиева в рамках Пасхального фестиваля.
На сцене Театра Армии — сводный оркестр из 200 с лишним человек и такой же огромный хор. Становимся за пульт по очереди. В 2016-м, в Год Прокофьева, Валерий Абисалович дирижировал кантату «К ХХ-летию Октября», я — «Александра Невского»…
— Не ревновали к Гергиеву, «похитившему» у вас идею марш-броска в Пальмиру?
— Почему «похитившему», мы в Сирии для наших военнослужащих еще раньше играли, ездили с Иосифом Давыдовичем Кобзоном.
— Немного о вас лично. Вы ведь потомственный музыкант?
— Да, мой отец был военным дирижером, брат Александр — тоже военный дирижер, служил в Афганистане, его также знают как автора песни воинов-афганцев «Мы уходим».
Родился я в узбекском городе Термезе на границе с Афганистаном, поскольку отец там проходил службу. Он ведь, хоть крымчанин по рождению, когда-то учился в Ташкентской школе музыкальных воспитанников.
Потом в числе 10 одаренных ребят был отобран для формировавшейся в Москве школы музыкальных воспитанников. Закончив ее, поступил в институт военных дирижеров. А служить захотел там, где проходило детство. Брат родился в Туркменистане — следующем месте службы отца.
В школу я пошел уже в Казахстане. Запомнил потрясающую природу тех мест: холмистая степь, вся до горизонта в благоухающих тюльпанах. И конечно я пропитывался военной музыкой, отец брал меня на свои концерты, я сидел в гуще оркестра рядом с большим барабаном…
Потом отец демобилизовался по состоянию здоровья, поступил на работу в Москве. И отдал меня в Суворовское военно-музыкальное училище. То самое, которое открывает парады на Красной площади.
Набрали 30 человек со всего Советского Союза. Конкурс был 50 человек на место. Больше, чем в ЦМШ! 7 лет я там отучился, потом 5 лет на военно-дирижерском факультете при консерватории в классе Юрия Петровича Алявдина — выдающегося военного музыканта.
А сам Юрий Петрович — ученик великого ленинградского дирижера-педагога Ильи Александровича Мусина. Помню звучание оркестра Военно-морского флота имени Н. А. Римского-Корсакова, которым длительное время руководил Алявдин — потрясающе благородное, мягкое, пространственное.
Эта мягкость и объем — признаки питерской школы. Когда после окончания военно-дирижерского факультета я приехал служить в оркестр Пушкинского училища радиоэлектроники, что под Ленинградом, старший коллега Борис Иванович Анисимов, дирижер духового оркестра Мариинки, стал водить меня в этот театр.
И там я в полной мере насладился «петербургским звуком». Бывал на репетициях Темирканова. Помню, как Юрий Хатуевич приходил на репетиции в синих нарукавниках.
Помню также концерт в честь 75-летия Евгения Мравинского, где он потрясающе играл 5-ю и 6-ю симфонии Шостаковича—он же когда-то был их первым исполнителем… Так что, конечно, я дирижер петербургской школы. И «повинен» в том Юрий Петрович Алявдин.
— В городе Пушкине у вас был большой оркестр?
— 21 человек в штате плюс 10 воспитанников. Когда мы играли конкурс в Ленинградском военном округе, удалось довести состав до 45 человек, включая нескольких струнников, которых я позвал из своего же ансамбля песни и пляски «Офицерская юность».
Программа состояла из двух частей — концертного репертуара и служебно-строевого. В первой части в качестве обязательного произведения мы сыграли «Камаринскую» Глинки, и другие дирижеры ворчали: конечно, на скрипке быструю тему легче сыграть, чем на кларнете, но мы еще посмотрим, что он в строевой части будет делать.
А я дал своим скрипачам медные духовые инструменты — альты, тенор, тубу. Конечно, предварительно позанимавшись с ними, но это же люди с прекрасным музыкальным образованием, они все быстро освоили. И мы заняли первое место!
После конкурса меня пригласили в Москву преподавать. Оттуда перевели в органы управления военно-оркестровой службы, где я был офицером, старшим офицером, заместителем начальника и наконец начальником службы — главным военным дирижером.
И вот совсем недавно предложили должность начальника и художественного руководителя Дважды Краснознаменного ансамбля…
— Ваши дети продолжили музыкальную династию?
— Дочки закончили музыкальную школу, но дальше, уже без моего влияния, пошли по совершенно другому пути, обе закончили МАИ. Зато племянник Михаил, сын брата, капитан-лейтенант, служит в Севастополе, руководит штабным оркестром…
