Рецензия на альбом Chopin Ballades.
Уже полтора десятилетия знамя китайской фортепианной школы несут по миру два молодых человека — Ланг Ланг и Юнди Ли. Несут каждый в своем направлении, потому что они полярны, примерно как инь и ян.
Ланг Ланг — символ виртуозного, фееричного, циркового пианизма. Юнди отвечает за поэтичность, изысканность и шарм.Если немного упростить, китайские «физик и лирик» повторяют диспозицию двух главных богов фортепианного мира — Листа и Шопена. Недаром в каждой биографии «физика» пишут про то, как маленький Ланг влюбился в пианино, услышав Вторую рапсодию Листа в мультике про Тома и Джерри. Ну а «лирик» начал большую карьеру с исторической победы на конкурсе Шопена в Варшаве: стал самым юным золотым медалистом в родословной конкурса и первым китайцем, поднявшимся на вершину пьедестала.
«Трудно сравнивать себя с великим человеком, но я чувствую, что мы близки»,
— скромно говорит Юнди Ли о своей связи с Шопеном. И добавляет:
«Я точно знаю, что буду играть его музыку всю жизнь».
Так что для поклонников Юнди нет ничего более естественного, чем очередной, уже пятый диск, посвященный польскому гению.
И все же, на мой взгляд, это не тот альбом, на котором стоит остановиться в поиске пресловутого «шопеновского звука», священного для пианистов. Есть записи, где и пение на фортепиано, и жемчужные колоратуры, и благородные басы — ключевые ингредиенты стиля — материализованы куда более ярко и убедительно.
Видимо, отчасти причина в рояле, выбранном Юнди, отчасти — в работе звукорежиссеров. Слишком хорошо слышны мышцы инструмента: не только стук клавиш и молоточков, но и шорох демпферов, и даже трепет педали. Но все это причины побочные, а главная заключается в том, что наш диск рассказывает не столько про Шопена, сколько про самого Юнди. И рассказ этот довольно любопытен.Концепция пластинки, названной «Баллады», на первый взгляд, предельно незамысловата — просто хрестоматийная музыка Шопена в 10001-й по счету интерпретации. В действительности конструкция чуть интереснее.
Первая половина диска — четыре баллады, то есть антология самого крупного по форме и масштабного по замыслу шопеновского жанра. Вторая половина — четыре мазурки ор. 17, то есть дегустация самого миниатюрного и как бы незначительного (на самом деле нет) жанра.
Кстати, заканчивает диск знаменитая ля-минорная мазурка, и, если вдруг вам нужно вынести свой вердикт Юнди за пять минут, можно послушать ее одну: эта музыка обладает удивительной способностью мгновенно обнажать всю правду о пианисте — на что он способен и чего ему не дано.
Между квадригами баллад и мазурок расположилась единственная и неповторимая Колыбельная — редчайший пример романтической пьесы, построенной на повторении одного паттерна. Хочется сказать, что именно она удалась Юнди лучше всего, но, когда переслушиваешь иные баллады и мазурки, думаешь — да нет, они вышли не хуже.Игра Юнди словно не знает взлетов и провалов, она всегда хороша, она выверена и вымерена от первого до последнего звука. В ней нет места спонтанности, в ней царит безупречность. Которая отнюдь не означает сухости и холодности — нет, тут есть и чувственность, и страсть, и трагизм, но всего этого — ровно столько, сколько нужно. Такой перфекционизм — не технический, а эмоциональный, — производит довольно сильное и странное впечатление.
О техническом перфекционизме и говорить нечего: во всем альбоме ни одной грязной ноты. Сразу приходит на ум афоризм, приписываемый Артуру Рубинштейну: фальшивые ноты — это капли крови, которые пианист оставляет на клавиатуре. Игра Юнди бескровна. Он и сам, кстати, человек малокровный.Как и Шопен, регулярно падавший в обморок и не способный подняться по лестнице своего дома (наверх его относила жена, мужественная Жорж Санд).
Но внешнее сходство двух бледных людей только подчеркивает их внутреннее различие. Про Шопена, пользуясь романтической метафорикой, можно сказать: он был слаб оттого, что истекал кровью в музыке. Юнди скорее анемичен от природы.
Интересно при этом, что хрупкий артист-аристократ прочно встроен в систему шоу-бизнеса.
Концертные афиши и буклеты его дисков всегда снабжены отточенными модельными фото. Он участвует в каких-то немыслимых китайских ТВ-шоу, играя попсу с кумирами тинейджеров. Более того, Юнди Ли — наверное, единственный в истории пианист, переживший персональный ребрендинг в разгар карьеры: несколько лет назад его и без того короткое имя было официально усечено на треть.
Помню, как во время интервью этот утонченный, почти болезненный 32-летний мужчина с лицом мальчика убежденно повторял мне, что он счастлив, реализован и успешен. И что именно он, а не кто-то иной, решил сократить свое имя. Велик соблазн увидеть во всей этой ситуации привычное давление злой индустрии на талантливую и ранимую натуру.
Но к концу разговора я обнаружил, что это не так или не совсем так. Кажется, Юнди осознанно и добровольно принял правила игры. Он не задавил свою ранимую натуру, а каким-то образом договорился с ней о взаимовыгодном сотрудничестве.
Сформулировать это ощущение более точно, не будучи близко знакомым с героем, невозможно, да и не нужно. Потому что шопеновский диск сам формулирует его языком музыки. Интеллект и гламур, чуткость и расчетливость спаяны здесь в одно целое. А все внутренние сомнения убраны с глаз за ненадобностью — точь-в-точь как частица «ли».
