Дирижер камерного «Премьер-оркестра», лауреат международного конкурса Даниил Червяков рассказал о том, что общего у дирижера и президента страны, как ругать музыкантов и почему женщинам не дано управлять оркестром.
— Даниил Валерьевич, что посоветуете тем, кто никогда не слышал камерный оркестр?
— 4 декабря в 12.00 на нашей основной площадке — в муниципальном концертном зале — мы играем интересный концерт «Москва» абонемента «Музыкальные столицы мира», связанный с творчеством Александра Варламова. Этот композитор был первым, кто бытовой романс (крайне популярный и заменявший поп-музыку в ХIХ веке) вывел на большую аудиторию, на мировой уровень, на уровень песен Шуберта. Варламов написал много красивых мелодий, которые затем совершено спокойно использовал Михаил Глинка в своих операх – они были большими приятелями.
Помню, как моя мама во время застолий с подружками садилась за фортепиано, и они пели романсы Варламова. Ими он вошел в историю музыкальной культуры очень крепко: «Сшей мне, матушка, красный сарафан», «Белеет парус одинокий» — просто кладезь русской романсовой и песенной школы.
Мы сделали несколько обработок романсов Варламова и исполним их с вокалистами, со студентами Краснодарского музыкального колледжа им. Н. Римского-Корсакова, а хор детской школы искусств ДШИ № 1 споет одну вещь а капелла.
Также прозвучат первый инструментальный концерт для фортепиано Дмитрия Бортнянского, написанный в конце ХVII века в стиле Моцарта и Гайдна, «Воспоминания о Москве» для скрипки и фортепиано Генриха Венявского, которые виртуозно обыгрывают тему «Красного сарафана»: идеальное сочинение для темы с вариациями – оно есть в репертуаре всех ведущих скрипачей мира, мы же впервые сыграем его.
— Чем дирижирование камерным оркестром отличается от симфонического?
— Разница практически незаметна: она есть в репетициях, в приемах. Симфонический оркестр — это 70 и более музыкантов, а камерный — от силы 20 оркестрантов: если тщательно проучивать детали с симфонистами с таким же качеством и упорством, как делаем мы и все камерные оркестры, то выучивание произведения займет о-о-очень много времени.
Поэтому симфонисты репетируют по группам: струнники, ударники, духовики. Мы же можем заниматься мелочами сразу всем оркестром: постоянно останавливаться, обращать внимание на штрихи, интонации, детализировать, шлифовать. На КамАЗе вы по маленьким узким улочкам не погоняете, а на Porsche Carrera — запросто.
Камерный оркестр очень гибкий, и импровизационное начало в нем гораздо сильнее, хотя, конечно, и в симфонических оркестрах есть мастера чудес «пилотажа». У нас же главное «оружие» — отделка детали. У симфонического оркестра преимущество в том, что красок гораздо больше: от медных духовых до тутти, большие сильные инструменты и ударные могут дать колоссальное количество децибелов.
А у нас нет большого динамического спектра, но тон гораздо интересней: он — для более искушенного, подготовленного слушателя, чье ухо слышит нюансы. Камерная музыка всегда была эталоном для композиторов в смысле письма: Людвиг ван Бетховен написал девять симфоний и восемнадцать квартетов – и в последних, как художник в этюдах, он оттачивал мастерство… Да и сам симфонический оркестр вырос из струнного оркестра, куда с ХVIII века вводили все подряд: флейту с гобоем, фаготы с кларнетами, медные духовые, саксофоны.
— Дирижер симфонического оркестра, выходя на сцену, приветствует первую скрипку. А у вас первых скрипок – четыре, и все дамы. Кому пожимать руку? — В симфоническом оркестре может быть вообще от шестнадцати до восемнадцати первых скрипок! Но и у них, и у нас здороваются всегда только со скрипкой-концертмейстером: в «Премьер-оркестре» это Маргарита Киракосова — одна из самых сильных скрипачек на Кубани, которую часто приглашают выступить в Москве.
— Сколько репетиций нужно, чтобы «Премьер-оркестр» сыграл новую программу, например, абонементного концерта?
— Минимум три. Хотя на абонемент, как правило, не берутся суперсложные вещи, требующие долгой шлифовки: программа рассчитана на неподготовленного слушателя — детей или взрослых, которые хотят просто послушать музыку, да и произведения, что легки для восприятия, не сложны и в исполнении.
Симфонический оркестр исполняет абонементную программу, как правило, с одной репетиции: удвоения, утроения мелодической линии прозвучат за счет множества инструментов — интонация в три раза шире по герцам, чем в камерном, что, кстати, математически просчитано еще в исследовании советского акустика и теоретика музыки Николая Гарбузова «Зонная природа звуковысотного слуха».
У нас все иначе — любая фальшь и непопадание в ноты особенно слышны. Но у симфонистов свои трудности: больше текста, объема, сложнее играть с точки зрения ансамбля, приходится «пристраиваться» к разным группам инструментов — то к «деревяшкам», то к меди. Как музыкант ты не можешь навязать свою волю, потому что всегда есть инструмент громче тебя. А вот в камерном оркестре нет инструмента, который не сможет при желании «закрыть» соседа. — А с приглашенным солистом как долго сыгрываетесь?
— В декабре приедет знаменитый испанский гитарист-виртуоз, общепризнанная мировая звезда Серхио Висенте: 27 декабря в муниципальном концертном зале в 19.00 мы играем с ним концерт «Новый год в испанском стиле». Репетировать вместе будем одни сутки, но программу уже учим.
В концерте прозвучит «Кармен-фантазия» Пабло де Сарасате — солировать будет наша первая скрипка Самвел Айрапетян. С испанцем мы сыграем знаменитейший концерт для гитары с оркестром «Аранхуэс» Хоакино Родриго. Наше дело — не подвести, потому что даже неловко брошенная фраза в разговоре с музыкантом такого уровня может обернуться репутационными потерями.
— Вы — и дирижер, и альтист: партии других инструментов «Премьер-оркестра» сможете исполнить?
— Иногда на репетиции в порыве я играю: показываю на контрабасе, скрипке, на альте — не все можно сказать словами, а так проще и быстрее. Так же делают все мощные дирижеры-инструменталисты: Юрий Башмет из «Солистов Москвы» или Владимир Спиваков из «Виртуозов Москвы», покойный Рудольф Баршай из Государственного академического камерного оркестра.
— Как альтист вы лоббируете интересы своего инструмента?
— Всегда, когда уместно. В концерте 4 декабря с пианисткой Екатериной Рыбальской будем играть первую часть сонаты для фортепиано и альта Михаила Глинки — мелодичное, виртуозное и популярное среди альтистов сочинение: эта неоконченная соната была найдена уже в ХХ веке.
— Как вы ругаете музыкантов на репетиции или концерте за ошибку?
— Жест, конечно, является идеальным проявлением воли дирижера. Рука работает быстрее, поэтому поправлять музыканта во время исполнения нужно только руками (ты же не будешь разговаривать на концерте?), а на репетициях работает слово.
С симфоническим оркестром так не принято работать, потому что частыми остановками дирижер получает большое количество раздраженных музыкантов. Есть, конечно, выдающиеся дирижеры, которые не давали сыграть оркестру ни одного такта, если нота не та. Однако так делают только художественные руководители — что позволено любимой жене, не позволено соседке или подружке.
Если оркестр себя плохо ведет, я начинаю делать то, что оркестранты не любят — останавливать, учить. Если чувствую, что они устали, позволяю им и ошибаться, и побаловаться. Часто сам балуюсь, потому что оркестр — живой организм: невозможно, чтобы он всегда работал как швейцарские часы, хотя к этому надо стремиться — и иногда так и получается.
— Почему ни у симфонических, ни у камерных оркестров почти нет женщин-дирижеров?
— А почему в нашей стране нет женщин — первых лиц государства, а в Германии есть? У немцев, кстати, тоже нет дам-дирижеров. Так уж повелось, что самые выдающиеся исполнители, дирижеры, писатели и повара — мужчины.
У мужчины больше свободного времени заниматься профессией, его не сдерживает семья: если заболел ребенок, он спокойно идет к оркестру на репетицию, зная, что с ребенком остается его жена. В случае женщины-дирижера репетиция просто не состоится, поскольку она все время будет думать о ребенке.
Вообще женщины-дирижеры есть, но их мало, и они мало похожи на женщин. Потому что женщина не готова, чтобы ее не любили, а дирижеров, как правило, не любят.
В оркестре сидят люди подготовленные, и эти профессионалы довольно требовательны: каждую минуту, каждое мгновение они готовы тебя или «съесть» или возвести своим звучанием на олимп, если ты в состоянии ими управлять, а они видят результат. Между вами постоянно идет война: или ты, или они, хотя «контрольный пакет акций» всегда находится у дирижера – иначе оркестр не звучит.
Во многих выдающихся оркестрах музыканты сами выбирают дирижера — просматривают нескольких, но и избранный таким образом тоже вынужден применять власть. Так же, как президент страны устанавливает законы, а мы исполняем их.
— Дирижер все время стоит: можно предположить, что боли в спине — примета профессии…
— Дирижер, как выяснилось недавно, — профессия, которая как раз продлевает жизнь: маховые движения руками благоприятно влияют на мышцы сердца и хорошо разгоняют кровь. В смысле здоровья больше жаль оркестрантов, особенно в симфонических оркестрах. Музыканты Мариинского театра рассказывали, что на тетралогии «Кольцо Нибелунгов» Рихарда Вагнера — каждый вечер новая часть по пять часов — духовики заранее договариваются, кто играет первую-вторую и третью-четвертую части, а вот у скрипачей, бывает, схватывало спины, и их заменяли вызванные музыканты.
Спина, конечно, больное место почти у всех оркестрантов, но струнники еще могут переиграть руки, а духовики — «сорвать» губы.
