Выпускники консерватории посвящают любимому вузу фестиваль “Зимние грезы”.
В Большом заде Московской консерватории с 16 по 18 января пройдет Первый фестиваль «Зимние грезы». Его участники – пианистка Екатерина Мечетина, скрипачи Никита Борисоглебский и Евгений Стембольский, кларнетист Валентин Урюпин, валторнист Сергей Крюковцев, фаготист Андрей Шамиданов, дирижер Анатолий Левин и другие выпускники консерватории – посвятили этот музыкальный форум своей Alma-Mater.
Подробности о фестивале и своей творческой жизни корреспонденту «НГ» Марине Гайкович рассказал его арт-директор и виолончелист Сергей Антонов. – Сергей, интересно, что информации о вас в публичном пространстве не так уж и много. Из того, что мне известно твердо, – вы закончили Московскую консерваторию, выиграли конкурс им. Чайковского и стали солистом филармонии, часто играете в Москве и, подозреваю, в регионах. Чем наполнен этот «каркас»?
– Вы назвали действительно главные моменты в моей жизни – я родился в Москве, закончил ЦМШ, где занимался у своей мамы, потом поступил в Московскую консерваторию, в класс нашего прославленного профессора Наталии Николаевны Шаховской.
После XIII конкурса им. Чайковского я переехал жить в Америку, там у меня семья, замечательный шестилетний сын. А живу я по всему миру, играю там, где меня хотят слышать, – кроме России и Америки это преимущественно страны Азии.
У меня фактически два фортепианных трио – одно в США, с моими давними друзьями, а второе – российское, созданное по инициативе Московской филармонии, с Никитой Борисоглебским и Екатериной Мечетиной. В этом году коллективу исполняется 10 лет.
Действительно, благодаря филармонической программе «Звезды ХХI века» мы очень много играем в регионах, и я этому безумно рад, потому что приходится бывать не только в больших городах, но и в отдаленных, куда так просто не поехал бы.
Мне нравится общение с нашей публикой, которая везде разная, но всегда очень теплая. Наша высокая задача, как бы пафосно это ни звучало, служить искусству, и мы это стараемся делать вне зависимости от того, где находимся, – в Москве, Нью-Йорке, Токио или каком-то маленьком городке. Мы работаем на износ, как и все представители творческих профессий. Мне было бы странно, если бы кто-то сказал, что в где-то он выкладывается наполовину, а, скажем, в Москве, по полной.
– Но в Москве сложнее играть, как все говорят, – перед своими учителями, сокурсниками, перед публикой, которая тебя хорошо знает…– Сложнее – это другое, это не касается выкладки. В Москве мы дома, на нас огромная ответственность, это так. В свое время на конкурсе Чайковского Москва мне, кстати, очень помогла. Потому что тот конкурс полностью проходил в Московской консерватории.
Это был мой дом, дом, где я проучился, прожил огромное количество своей творческой жизни. да и физической. Поэтому было очень приятно.
– Поэтому вы свой фестиваль посвящаете консерватории?
– Этот фестиваль посвящен празднованию 150-летия консерватории, да. Это место, которое для нас, участников фестиваля, очень многое значит.
– Что для вас консерватория?
– В первую очередь, это люди. Если посмотреть даже на участников фестиваля, то с каждым из них я связан через консерваторию. Это мое творческое окружение, и я с гордостью могу сказать, что каждый из них – украшение культурной жизни России и даже мира.
Я бесконечно благодарен всем моим коллегам за участие в фестивале. Каждый из них – индивидуальность. Кстати, самая сложная задача была – собрать из всех вместе, так как у каждого безумно насыщенный график.
– Что за дуэли состоятся на концерте-открытии?
– Мы назвали программу «Творческие дуэли». Такую идею мне предложил Анатолий Абрамович Левин, когда я пришел к нему с идеей фестиваля. В концерте примут участие артисты, которые занимаются двойной деятельностью, то есть не только играют на инструменте, но и дирижируют.
Часто по этому поводу задают вопрос: вы отходите от исполнительской деятельности? Нет. Этот концерт как раз должен показать, что мы не заменяем, а дополняет нашу творческую жизнь великолепной и безумно сложной профессией. Гораздо более сложной, чем исполнительская.
Валентин Урюпин, который на открытии будет и солировать на кларнете, и дирижировать, уже состоявшийся дирижер, лауреат конкурса Густава Малера, главный дирижер оркестра в Ростове-на-Дону, работает в Пермском оперном театре.
Мой коллега виолончелист Антон Павловский обратился к профессии дирижера, я тоже начинаю это делать. Нам было интересно показать, что мы можем меняться. Мы специально не выбирали больших симфонических полотен, чтобы процесс «превращения» из дирижера в солисты, такого вращения нас на сцене был активнее.
– Вы уже начали репетировать?
– Да, и это для нас праздник, это то, ради чего мы живем. Репетиционный процесс ведь не менее, а может, и более творческий и интересный, чем концерт. Для нас собраться вместе и осознавать, что мы все сумели оказаться в Москве и все занимаемся одним делом, – это самое радостное в нашей профессии. Конечно, это тяжелый и каторжный труд, но радость – именно в общении с другими музыкантами – и со слушателями, это то, ради чего мы живем.
– А вас что побудило начать дирижировать?
– Эмоционально я к этому готовился давно, потому что это совершенно другой мир, другая ниша – тяжелая и серьезная. В какой-то момент я понял, что готов, что мое внутреннее осознание и видение музыки позволяет мне начать дирижировать. Хотя каждый раз это для меня очень волнующе, а может, даже и страшно, если уж по-честному говорить.
– А название кто придумал?
– Название придумал я, но долго сомневался и советовался с друзьями и знающими людьми. Название, как вы понимаете, повторяет титул Первой симфонии Чайковского – «Зимние грезы», это сочинение завершило фестиваль. К тому же сам Чайковской связан и с Москвой, и с консерваторией, фестиваль – зимний и праздничный.
Мне показалось, что это красивое название. Конечно, мы не можем каждый год играть Первую симфонию Чайковского, но те импульсы, которые дает это название, они очень логичные, мне кажется.
– Любопытная программа камерного концерта, где будет звучать Октет Шуберта, – не так часто его играют в больших залах…
– Да и Крейцерова соната Бетховена в переложении для струнного квинтета – не такой частый гость. Камерное музицирование в больших составах всегда производит очень эффектное впечатление – это еще не оркестр, а звучание уже очень яркое, практически оркестровое.
– Но при этом каждый солист может проявить свою индивидуальность.
– Конечно. Понимая, какие потрясающие музыканты у нас собираются, мы хотели сделать что-то для большого состава. А потом возникла идея ввести художественное слово, что было непростой задачей, – сделать так, чтобы одно другому не мешало. (Анатолий Белый будет читать фрагменты из рассказа Толстого. – «НГ»).
– Вы не вспоминаете конкурс Чайковского как страшный сон? Особенно учитывая ситуацию в финале (на третьем туре было принято решение заменить концерт. – «НГ»).
– (Смеется). Я вспоминаю о нем как об очень важной и значимой части моей жизни, он мне очень дорог. Каждое событие оставляет отпечаток на творческой деятельности, и XIII конкурс Чайковского – это мой конкурс. Пускай он и 13-й, дескать, число несчастливое.
У меня была ситуация, когда надо было позаниматься, и в диспетчерской консерватории мне дали 13-й класс. «Вы издеваетесь надо мной?» – в сердцах сказал я, а наш диспетчер ответила: знаете, молодой человек, иногда 13 – счастливое число. Так в моем случае и вышло.
– Тогда с Александром Бузловым вы дышали друг другу в затылок, публика создавала ажиотаж нездоровой конкуренции… После конкурса эта конкуренция модулирует в здоровую?
– Мы не боремся друг против друга! На конкурсе – может быть, но когда конкурс заканчивается, понимаете, мы делаем одно и то же дело. Больше вам скажу – к огромному моему сожалению, Саша не смог принять участие в фестивале. Я ужасно хотел, чтобы он выступил на первых «Зимних грезах», может быть, даже мы что-то сыграли бы вместе. Дай бог, чтобы получилось в будущем.
– Как вы решаете проблему репертуарного голода, если таковой есть?
– Это очень хороший вопрос, так как последние несколько лет я усиленно пытаюсь искать редко исполняемые, неизвестные концерты. Ради этого я встаю и сажусь за инструмент.
– Расскажите, пожалуйста, о своих находках.
– Находок было несколько. Началось с того, что меня очень поддержала Московская филармония, когда композитор Андрей Микита сделал переложение увертюры Чайковского «Ромео и Джульетта» в концерт для виолончели с оркестром. Тогда я понял, что надо расширять репертуарные горизонты – это интересно и мне как исполнителю и, уверен, публике.
Дальше я сыграл концерт Барбера. Строго говоря, он не считается неизвестным, но звучит крайне редко, а это потрясающая музыка.
Потом был концерт Вьетана – его скрипичные концерты часто исполняются, а виолончельные, а их два, не очень.
А затем я сыграл Второй концерт Карла Давыдова, основоположника российской виолончельной школы. Этот концерт все начинающие виолончелисты играют в школе – но за пределы школьных залов – на большую эстраду он так и не вышел!
– А если взять крайности – то есть старинную музыку и современную – на эти области ваши опыты распространяются?
– Новую музыку я играю чаще с моим американским трио, в том числе и для нас написанные пьесы. А что касается старинной, то вот прямо сейчас мы работаем над одним экспериментальным проектом, который связан с виолончельными сюитами Баха.
– А в чем эксперимент?
– Не могу вам сказать, чтобы не сглазить. Даже состав участников не могу назвать. Это будет диск, на котором старинная музыка будет представлена в новом, необычном решении. Это, пожалуй, все, что я сегодня могу сказать.
– А когда вы его представите?
– Если все будет хорошо, то через несколько месяцев узнаем, получилось у нас это или нет.
– Вы много записываетесь?
– Это сложный процесс, особенно если это ансамблевые проекты. Я стараюсь не распыляться. Из последнего – у меня записано два диска с моим другом пианистом Ильей Казанцевым, мы учились в одном классе еще в Центральной музыкальной школе.
В июне мы представим одну из программ в Москве, очень интересную, как нам кажется. Это ювелирная работа – прежде всего по поиску идеи. Программа называется «Грани ХХ века» – мы представим сочинения четырех русских композиторов, которые жили в одно время, но писали абсолютно разную музыку. Это Мясковский, Прокофьев, Шостакович и Рославец, которого называли советским Шенбергом.
– Мамины гены в вас не проснулись?
– Пока нет, хотя на мастер-классах я выступаю часто.
– Сын ваш играет уже?
– Да, на фортепиано.
– То есть вы не против, чтобы он был музыкантом?
– Я такого не говорил! (Смеется.) Я думаю, он сам должен решить, что ему хочется делать, но мы постараемся показать ему разные возможности.
У нас семья смешанная, моя супруга со дня на день станет врачом, так что у нас и научные гены, и творческие, он в этом во всем вращается. А дальше мы посмотрим, к чему он склонен.
