Ведущий бас мира стал лауреатом премии Casta Diva.
Российский бас Ильдар Абдразаков активно востребован в лучших оперных домах Европы и Америки.
По итогам 2016 года он стал лауреатом премии Casta Diva в номинации “Певец года”. Критики оценили его роли Мефистофеля в “Фаусте” на Зальцбургском фестивале, Филиппа II в “Дон Карлосе” (дебют в Большом театре России), Линдорфа, Коппелиуса, Дапертутто, Миракля в “Сказках Гофмана” в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. Завершив в декабре свои продолжительные московские гастроли, певец отправился в Мюнхен репетировать короля Филиппа в “Дон Карлосе” Верди, которого вскоре исполнит и в лондонском Ковент-Гардене. А в начале февраля его ждет титульная партия в “Князе Игоре” Бородина в постановке Дмитрия Чернякова в Национальной опере Голландии в Амстердаме.
О том, каково быть лучшим басом мира, Ильдар Абдразаков рассказал “Российской газете”.
— Вы сегодня имеете звание лучшего оперного баса мира, вас стремятся заполучить и Ковент-Гарден, и Опера Бастий, и Баварская опера, и Венская опера. Такой спрос связан, думаю, еще и с вашей исполнительской стабильностью?
— Я полностью отдаюсь профессии. Но, вне сомнений, сегодня много прекрасных голосов. Есть Рене Папе, которому нет равных в немецкой музыке, великолепный Ферруччо Фурланетто.
Стабильность – это большое качество для певца, признак владения мастерством. Часто нестабильных певцов серьезные оперные дома и приглашать боятся, потому что в один день он поет прекрасно, а в другой спектакль проваливается.
— При всей интенсивности выступлений вы в целом очень бережно относитесь к своему голосу?
— Ой, не знаю (улыбается). Надо бы бережно, но я не помню, когда последний раз по-настоящему отдыхал, восстанавливался. Необходимо отдохнуть на море, куда-нибудь поехать с семьей. Несколько случайных дней – не отдых. Недели две-три, чтобы ни о чем не думать, не учить новую программу.
Поскольку полноценного отдыха не получается, когда сидишь беспрестанно с клавиром и учишь. Но я благодарен всем возможностям, которые у меня сейчас есть.
— Предыдущий год вы завершили в Москве?
— Декабрь у меня получился московским. По приглашению Большого театра и Дмитрия Хворостовского я выступил в партии короля Филиппа в “Дон Карлосе” Верди. Идеей Дмитрия было собрать в этом спектакле круг не просто коллег, но близких друзей, хорошо друг друга знающих.
С Дмитрием я неоднократно выступал в его фестивальных концертных проектах, а в оперном спектакле – прежде ни разу. К сожалению, не довелось выступить с ним и в этот раз по состоянию его здоровья, но я уверен, что мы обязательно встретимся на одной сцене в ближайшем будущем.
И, безусловно, я понимал, что Новый год надо встретить в кругу семьи, поэтому в последний день минувшего года я дал концерт вместе с Владимиром Спиваковым в Доме музыки, где прозвучали самые любимые оперные хиты.
— Вы дебютировали в декабре не только в Большом театре, но и в музыкальном театре Станиславского?
— Верно, декабрь выдался временем дебютов. Я выступил в театре Станиславского впервые в “Сказках Гофмана”, исполнив все четыре басовых партии. Туда меня давно звала спеть Хибла Герзмава.
Сначала речь шла о “Дон Жуане”, но Александр Титель сказал, что за три дня довольно сложно ввестись: слишком много деталей. Сошлись на “Сказках Гофмана”. Должен признаться, что меня порадовала дружеская атмосфера, царящая в этом театре, очень хорошая труппа и оркестр. Мне всячески помогали ребята во время ввода, подсказывая разные нюансы постановки.
В спектакль меня вводил сам Титель, который оказался невероятно открытым к диалогу. Он согласился даже на одну мизансцену, которую я предложил в акте с Антонией. Материал на французском языке, который понимают немногие слушатели, поэтому текст необходимо обыгрывать, оправдывать, только тогда он прозвучит и будет восприниматься убедительно. Что говорить, если даже в голосе краски меняются, когда добавляется подлинное сценическое действие.
— В вас зреет режиссер?
— Для меня очевидно, что зрителю на спектакле должно быть интересно. Мне в “Сказках Гофмана” приходится проживать несколько перевоплощений своеобразного Мефистофеля, миссия которого – уничтожить, раздавить Гофмана.
В акте с куклой Олимпией я изображал горбатого Коппелиуса, сумасшедшего Доктора Миракля – в сцене с Антонией, злодея Даппертутто – с Джульеттой. Плюс коварный советник Линдорф.
— Итальянский и французский репертуары вами освоены, а на немецкий вас еще не приглашали?
— В обозримом будущем возможно что-то появится. Мне самому хочется, да и предложения есть, в том числе из Байройта. Но это пока тайна.
— Сейчас певцы – заложники заработков, без которых никуда не выехать, концертное платье не купить.
— В наше время тоже не было много средств. У меня не было денег, я где-то подрабатывал, ходил ящики разгружал, снег расчищал, в мимансе в театре работал. При этом я еще учился.
Но я болел пением, мне хотелось понять его специфику, узнать, что такое сцена, актерское мастерство, в чем ее сакральность. У меня были педагоги, которые мне помогли, и память о которых я чту. И, конечно, семья очень помогла: отец-актер, мама-художник, брат-певец.
— Момент творчества в потоке рабочих спектаклей для вас всегда важен?
— Обязательно. Сейчас мне предстоит работа над Борисом Годуновым. Это будет новая постановка. Меня приглашали много раз ввестись в этой партии в уже готовые спектакли, но мне не хотелось участвовать в старой постановке. Я хочу тщательно поработать с режиссером месяц-другой над каждым словом, фразой, чтобы они у меня были в голове, мышцах, голосе. Режиссер, к слову, фламандец Иво ван Хове. А дирижером, к моей радости, будет Владимир Юровский.
— С режиссером Дмитрием Черняковым вы нашли общий язык во время работы над “Князем Игорем” в Метрополитен, который сейчас переезжает в Амстердам?
— На мой взгляд, в “Князе Игоре” он ничего такого и не сотворил “паранормального”. Мне нравится это постановка. И на видео здорово смотрится.
Черняков – молодец, у него очень много идей, кому-то они подходят, кому-то нет. Мне любопытно, что он работает над внутренней мотивацией, он мыслит и заставляет мыслить певца. Когда певец думает на сцене, у него меняется интонация, краска звука, походка, глаза по-другому блестят.
Черняков – психологический режиссер, это очень правильно. Когда понимание партии идет из сознания, изнутри – это высший пилотаж. К тому же когда красиво поют. Что еще желать?
— Сегодня модно организовывать именные фестивали. У вас такой мысли не возникало?
— Если я найду единомышленников, команду, которая будет помогать, тогда да. И я практически нашел, мы создали базу, открыли фонд, который будет помогать молодым талантам, оперным певцам. В наше время была Ирина Архипова, которая попечительствовала нам, Елена Образцова нам помогала, представляла нас публике.
Сегодня, конечно, можно во многих местах прослушаться. Но уровень конкурсов российских, к сожалению, упал. Почти никто не получает Гран-при, иногда и первые премии дать некому, хотя голоса есть шикарные, прекрасные. С чем это связано? Вероятно, с тем, что молодые вокалисты хотят получить все мгновенно. Но это у единиц получается.
В наше время нам говорили, что и как нужно делать, какую партию учить. А сейчас только окончил консерваторию, а ему в 20 лет уже Бориса Годунова дают. Зачем? Многие хотят сразу зарабатывать большие деньги. Так не бывает. Если у кого-то и поучается, то долго и высоко с такой установкой не пролететь.
— В чем секрет красоты и силы вашего голоса?
— Когда я поступал в консерваторию, никто особенного внимания на мой голос не обращал. Голос был в одну октаву – от “до” до “до”. Постепенно голосовые рамки раздвигались. Главное – заниматься, доверять педагогу. Вокал – не точная наука.
Мы между собой говорим на рыбьем языке. Все основано на ощущениях, эмоциях. Вот что значит “взять дыхание”? Ну, взял. А ты возьми так, будто аромат цветка вдыхаешь – сразу глубже пойдут ощущения. Вот эти ощущения и дают со временем тренаж, когда уже не задумываешься, цветок или не цветок.
Организм меняется с годами, нужно обязательно прислушиваться к нему, пристраиваться, искать что-то новое. Если оставаться в прошлом, как 10 и 20 лет назад, не будет движения.
