25-летний пианист-виртуоз Даниил Трифонов, нижегородец по рождению, человек мира по прописке, впервые исполнил в Концертном зале Мариинского театра на фестивале “Лики современного пианизма” все концерты для фортепиано с оркестром Сергея Рахманинова в сопровождении оркестра Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева.
В стремлении сравнить пианиста с великими предшественниками, критики вспоминают Владимира Горовица, Святослава Рихтера, Марту Аргерич, Евгения Кисина.
К счастью, у Трифонова сформировался свой индивидуальный исполнительский стиль, в котором доминирующей чертой является столь драгоценная кристальная прозрачность послания. На фестивале “Лики современного пианизма” вы впервые исполнили все фортепианные концерты Сергея Рахманинова. Вы освоили уже все его фортепианное наследие?
— Нет, еще не все, но многое. Играл Первую сонату, все вариации. В феврале на “Дойче граммофон” выйдет диск с обоими трио Рахманинова, которые я записал с Гидоном Кремером и Гиедре Дирванаускайте.
На самом деле к Рахманинову я пришел довольно поздно – в 21 год. И первым его произведением стала “Рапсодия на тему Паганини”. До той поры ничего из его сочинений не играл.
Потом был Третий и Второй концерты, вариации на тему Шопена. Я очень рад, что мне удалось исполнить цикл рахманиновских концертов в Петербурге. Прежде я уже исполнял циклы из всех его концертов в Лондоне и Нью-Йорке, поэтому был рад получить приглашение от Валерия Гергиева сыграть их в Мариинском театре. Так же позднее в этом году подобный проект состоится и в Мюнхене.
— Насколько фигура Рахманинова, на ваш взгляд, ключевая в истории мировой и русской культуры?
— Трудно сказать, но что я бы хотел отметить, так это то, что его композиторское нутро оставалось здесь, в России, несмотря на то, что он уехал в Америку, где прославился на весь мир как пианист.
Русская духовная музыка продолжала быть для него источником вдохновения. Песенный язык играл в его творчестве определяющую роль: связь с вокальным началом в его мелодии была очень тесной. Неслучайно романсы занимают у Рахманинова очень важную часть творчества. Конечно, его стиль модернизировался, оркестровка очень сильно изменилась, в Четвертом концерте чувствуются влияния Гершвина и Равеля. Но его идентичность оставалась по-прежнему рахманиновской.
— Обязательно знать биографию Рахманинова, чтобы уметь глубже и тоньше передать содержание его музыки?
— Конечно, это важно знать, читать книги и статьи о композиторе, но музыка всегда говорит больше сама за себя. В момент погружения в музыку просто вживаешься в образ.
— Что дает вам как музыканту сотрудничество с оркестром Мариинского театра и маэстро Валерием Гергиевым? Насколько развито ваше музыкантское взаимопонимание с маэстро?
— Солисту всегда очень помогает, когда он может сконцентрироваться исключительно на спонтанности исполнения, когда есть некая свобода, которую и предоставляет Гергиев. Если дирижер очень чуток к солисту, это дает полет воображению во время игры и всегда очень позитивно сказывается на исполнении.
Задача дирижера – создать некую связь между музыкантами и солистом. Я всегда концентрируюсь только на музыке. Конечно, каждый оркестр звучит по-своему, каждый дирижер уникален по-своему, а я сотрудничал с разными выдающимися музыкантами – с Даниэлем Хардингом, Кристианом Тилеманом , Зубином Метой, Джанандреа Нозедой, Саймоном Рэттлом, Риккардо Мути и Янник Незе-Сеген, с которым записываю все концерты Рахманинова.
— То есть вам везет на дирижеров, которые дают концентрироваться?
— Дело не в этом. Думаю, по-настоящему выдающийся дирижер понимает, что в интересах музыки, чтобы было взаимопонимание между дирижером, солистом и оркестром.
— Знаменитый немецкий баритон Маттиас Герне рассказывал мне, в каком восторге был от работы с вами. Вам интересны опыты творческого общения с певцами?
— Еще в Гнесинской школе у нас был концертмейстерский класс, во время которого было освоено много репертуара. Я сотрудничал с Ольгой Бородиной на открытии последнего конкурса Чайковского.
С Маттиасом Герне мне довелось выступить несколько раз с очень интересной программой из Песен op.2 Берга, цикла “Любовь поэта” Шумана, песен Вольфа и Шостаковича на стихи Микеланджело, одни из поздних опусов Брамса.
Очень интересно наблюдать за связью слов с музыкальными интонациями. Например, у Шумана в “Любви поэта” есть интонации, фразы, которые можно найти в его произведениях для фортепиано соло и понять, что для него значила та или иная интонация, понять буквально, что он хотел сказать.
Летом на фестивале в Вербье запланирован концерт с Ильдаром Абдразаковым.
— Осенью минувшего года на лейбле Deutsche Grammophon вышел диск Transcendental с записью всех этюдов Листа в вашем исполнении, в центре которых – цикл “Трансцендентные этюды”. Долго трудились над ним?
— Не скрою, мне пришлось много работать над ними. Цикл довольно сложный. Записи проходили в Берлине. Интересно, что в последний день записи в студию пригласили публику, таким образом, получился как бы концерт.
Это, мне кажется, новый тренд в звукозаписывающем бизнесе, когда создается такой гибрид студийного и живого. У обоих способов записи есть свои преимущества.
Есть спонтанные краски, которых намного легче добиться в живом исполнении, но при этом студийная запись дает четкость и ясное понимание.
— Вы быстро выучиваете произведения?
— Несколько недель учу текст, затем продолжается работа по более глубокому освоению материала. Над новыми программами я работаю, в основном, летом.
Сейчас готовлю новую сольную программу с “Детскими сценами”, Токкатой и “Крейслерианой” Шумана, во втором отделении – пять прелюдий и фуг Шостаковича, “Петрушка” Стравинского. Из концертов для фортепиано с оркестром – Двадцать пятый концерт Моцарта, новый концерт Шумана. Предстоит выучить Соль-мажорный Концерт Равеля.
Если говорить о современной музыке, то Концерт для струнных и фортепиано Шнитке играл прошлой весной. В следующем году будет программа, которую составит только музыка ХХ века, куда войдет и одно произведение, сочиняющееся современным композитором Мауро Ланца.
— Программы составляете самостоятельно?
— В первую очередь я строю программы с Сергеем Бабаяном, стараясь в каждой из них открывать для себя что-то новое. Но вот, к примеру, за концерты Брамса пока не берусь.
— Для вас не существует непреодолимых технических сложностей в музыке?
— Серьезно поработать пришлось над Тремя пьесами опус 11 Шенберга. Хотя любопытно, что как раз-таки Шенберг мне в целом показался вполне удобным, возможно, из-за того, что я много играл Скрябина.
— Как выживаете в напряженном концертном графике?
— График насыщенный, но свободное время всегда находится. Даже если находятся пять минут, я стараюсь медитировать, чтобы восстановить энергию.
Мой папа увлекается китайской гимнастикой цигун. Я же пробовал разные виды медитации, которая помогает открыть некие каналы, по которым течет энергия, что может пригодиться во время выступления. От концерта к концерту силы из себя бесконечно черпать невозможно – силы нужно черпать извне.
Особенно это приятно делать на природе. На фестивале в Вербье или Аспене, где я бываю периодически и где потрясающая природа – горы, чистейший воздух, очень хорошо ходить в походы. Я совершаю многочасовые пешие прогулки. Однажды прошел пятьдесят километров.
— Что вы сейчас читаете?
— Разное читаю. Мне всегда нравились и Достоевский, и Толстой, и Уайльд. Но сейчас я читаю “По ком звонит колокол” Хемингуэя на английском. Мне интересно читать в подлиннике. После шести лет пребывания в Америке мой английский позволяет сейчас свободно читать художественную литературу на языке оригинала.
