Сенсацией стало исполнение «Погребальной песни» Стравинского, считавшейся утерянной.
В дни Культурного форума, который проводится в Петербурге уже в пятый раз – каждый год со все большей помпой и ужесточающимися мерами безопасности, – состоялось два знаменательных события.
В двух ночных концертах Валерий Гергиев, руководитель Мариинского театра, подвел черту под уходящим годом Прокофьева и открыл наступающий год Стравинского сенсационным исполнением ранней оркестровой вещи композитора, долгие годы считавшейся утерянной. Впервые спустя 107 лет после ее первого (и единственного) исполнения прозвучала «Погребальная песнь» – опус 5, который 26-летний Игорь Стравинский написал в июне – июле 1908 г. на смерть своего глубоко почитаемого учителя Николая Римского-Корсакова.
Помещенная в концерте в самый уместный и дружелюбный контекст – между Симфонической сюитой из оперы самого Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже» и музыкой к балету «Жар-птица», – «Погребальная песнь» оказалась тем недостающим звеном, восстанавливающим связи раннего Стравинского с предшествующей ему традицией русского кучкизма, в первую очередь – с музыкой самого Римского-Корсакова. И последующими открытиями самого Стравинского в области гармонии, ритма и оркестра.
Особенно интересно было услышать в этом раннем опусе тембровое сходство и почти буквальные мотивные совпадения с музыкой к балету «Жар-птица», написанной спустя два года по заказу Сергея Дягилева для «Русских сезонов» в Париже.
Ползучие хроматические интонации, призрачные, блуждающие тремоло, расходящиеся, как бы разъезжающиеся голоса меди с опорой на глубокие, таинственные басы рисуют пейзаж сумрачно-сказочный – почти как в Кащеевом царстве из «Жар-птицы».
Но есть и отличия: погребальный звон колоколов и полная экспрессии начальная тема-плач напоминают о печальном событии, по поводу которого была написана пьеса. В «Песне» нет и не могло быть неистовства «Поганого пляса» из «Жар-птицы» и экстремально яркого, красочного оркестра балета; средства, отобранные композитором для «Песни», оказались строже и суше, а сама партитура – гораздо графичнее.
Сам Стравинский писал об этой пьесе:
«Я забыл эту музыку, но хорошо помню мысль, положенную в ее основу. Это была как бы процессия всех солирующих инструментов оркестра, возлагающих по очереди свои мелодии в виде венка на могилу учителя, на фоне сдержанного тремолирующего рокота, подобного вибрации низких голосов, поющих хором». Концерт транслировался в режиме live на весь мир командой Mezzo.tv – и это налагало дополнительную ответственность на музыкантов и дирижера оркестра. И надо отдать им должное – в этот вечер оркестр Гергиева играл по-настоящему вдохновенно.
Томительную красоту музыки «Китежа» Гергиев умеет чувствовать как никто. Еле слышный нежный трепет струнных в «Похвале пустыне»; плавную и широкую напевность Римского-Корсакова; светло-праздничный перезвон «Свадебного поезда Февронии», придвигающийся все ближе и ближе, чтобы окатить зал серебряной капелью звенящих бубенцов. Или колюче-настороженную, змеиную тему татар и резкие удары кривых ятаганов в «Сечи при Керженце».
После «Китежа» и «Погребальной песни» феерия «Жар-птицы» привнесла в концерт эффектность оркестрового письма. Мариинский оркестр сыграл ее по-настоящему перфектно – пожалуй, никогда ранее «Жар-птица», их коронный номер, не звучала так пышно и вместе с тем концентрированно и ясно по архитектонике целого, по затейливой игре групп и голосов, по выпуклости ритма.
