В Мариинском театре состоялась премьера монооперы «Записки сумасшедшего».
Текст Гоголя, положенный на музыку в 1963 году тогдашним студентом Московской консерватории Юрием Буцко (1938—2015), прозвучал сегодня на редкость актуально.
А полвека назад после первого исполнения оперы педагогу Юрия Буцко Сергею Баласаняну был сделан выговор, и начинающий композитор был вынужден покинуть его класс.
Это изумляет, потому что «ничего такого» ухо сегодняшних слушателей в музыкальном тексте произведения не находит. Напротив! Распевная ариозная манера, тонкое сочетание богатого обертонами баса с фальцетными вскриками и внезапным переходом на шепот не дают слушателю ни на минуту не отвлечься от трагической истории бедного чиновника. В постсоветское время «Записки сумасшедшего» ставили не раз. Музыковеды отмечают: Буцко изъял из текста Гоголя всю чертовщину, экцентрику, абсурд, оставив слушателя один на один с печалью маленького человека. Отсюда — лирическая исповедь, так напоминающая порой церковные распевы, отсюда — абсолютно внятная даже неподготовленному уху интонация предельной искренности, душевной распахнутости.
Но молодой режиссер Глеб Черепанов (это его первая работа в Мариинском театре) свой спектакль гоголевской эксцентрикой как раз насытил.
Его Поприщин (в великолепном исполнении молодого вокалиста Дмитрия Гарбовского) — «маленький человек» не только в привычном, литературном смысле. Он маленький — как мал ребенок перед жестоким «взрослым» миром. Один шестилетний мальчик на вопрос, кем он хочет стать, когда вырастет, отвечал: «Военным клоуном». Ребенку очень нравилась красота офицерской формы и радостная атмосфера цирка — он и захотел совместить. Вот и этот спектакль поставлен про такого «военного клоуна».
Все действие в нем происходит на цирковой арене, по которой разбросаны плюшевые звери и оловянные солдатики, а вокруг, как в артистических уборных, стоят гримировочные столики и развешаны мундиры генералов да начальников. По ходу спектакля в эти костюмы будут обряжаться партнеры главного героя.
Филипп Евич и Андрей Горбунов играют на пару десять бессловесных эпизодических персонажей, в том числе и дочку директора департамента, в которую влюблен Поприщин, и ее собачку.
А сам герой, с выбеленным и нарисованным лицом, словно Белый клоун, в финале и вовсе превратится в бедного Пьеро. И длинные рукава смирительной рубашки до слез очевидно напомнят костюм незадачливого любовника всех мальвин мира.
Одиннадцать эпизодов спектакля с ювелирной точностью показывают нам те шажки от милой чудаковатости к полному безумию, что проходит гоголевский герой. И так знакомые сердцу каждого человека сиюминутные обиды и «пичальки», нанизываясь одна на другую, образуют замкнутый круг, откуда униженному и оскорбленному уже нет возврата.
Поразительны по силе воздействия сцены диалогов Поприщина-Гарбовского с экранными персонажами. Когда начальник призывает его для доклада, а после распекает за мечтательность, мы вслед за героем видим на заднике сцены лишь огромный палец и изрыгающий словеса рот. Словно само мироздание грозит маленькому человеку неустранимыми карами и ужасами.
А в финале оперы на этом же экране мы увидим полные печали сострадательные глаза, поразительно похожие на глаза самого Поприщина-Гарбовского. И финальный ариозо-плач, обращенный больным титулярным советником к своей матушке, превратится в прощальную молитву.
В эпилоге героя сложат, как ненужный реквизит, в цирковой ящик. И небрежная резолюция зафиксирует: «В утиль». Но послевкусие спектакля убеждает: собственно же наших классиков (в том числе и советских) списывать в утиль рановато.
