Дело о забытой медицинской салфетке, под сердцем с которой пять лет проходила петербурженка Лилия Грибцова, закончилось на втором предварительном заседании суда. Мама четверых детей и врачи Кемеровского онкологического диспансера, где ей впервые вскрыли грудную клетку, разошлись миром. Правда, сошлись на компенсации в десять раз меньше заявленной.
«ТРАГИЧЕСКАЯ СЛУЧАЙНОСТЬ»
Первое предварительное заседание прошло во Фрунзенском суде Петербурга 15 ноября. На него представители диспансера не явились: говорят, не получили повестку. Вчера, 13 декабря, состоялось второе. Длилось оно добрых два часа.
Из Кемерово на суд приехали юрист диспансера и заведующий онкологическим отделением, где в 2010 и 2011 годах лечилась Лилия. С собой привезли оригинал ее медкарты.
– Действительно была врачебная ошибка, трагическая случайность, это мы не отрицаем, – сразу отметил заведующий онкологическим отделением №2 диспансера Виктор Титов. – Инородное тело не было нами обнаружено. Хотя счет материалов совпал, от факта не уйдешь. Мы вынуждены признать, что в плевральной полости оставили салфетку.
А вот в остальном, по мнению медика, стоит разобраться. А именно – в мучениях и вытекающей из них сумме моральной компенсации.
– Я пяти лет страданий в документах не нашел, – заявил Титов.
Тогда Грибцова вновь рассказала свою страшную историю. Как между легкими, грудиной и позвоночником обнаружили огромную злокачественную опухоль, которая буквально окутывала правое легкое. Как сделали диагностическую операцию. Как сразу после нее начался сильный мокрый кашель, который не проходил, пока салфетку не вытащили врачи петербургского Медуниверситета имени Павлова. Как, «химией» и облучением, вытравили рак. Как из-за кашля пять лет не лежала на спине. Как едва не погибла.
КАШЕЛЬ ЕСТЬ – ЖАЛОБ НЕТ
Но ответчика рассказ и документы не убедили. Ведь о сильном кашле, с которым Лилии сразу предложили смириться как с последствиями облучения, в бумагах диспансера не было ни слова.
– Кашель в тех масштабах, о которых Вы говорите, – противопоказание для химиотерапии и облучения, – сказал юрист диспансера Илья Лященко. – При этом их провели. А то, что противопоказания не учли, в принципе невозможно.
Юристу вторил и врач Титов.
– Ни в одном документе нет записи о жалобах на кашель.
– А чья это вина? – поинтересовалась прокурор.
– Это вина пациентки.
– Пациент вносит в медкарту записи?
– Никак нет. Но есть записи, что жалоб нет.
Тем временем юрист медучреждения отметил, что «документально салфетку у нас нигде не забывали».
Чтобы разобраться, а был ли кашель, ответчик попросил запросить и изучить все медицинские документы всех поликлиник и больниц, где Лилия появлялась за последние пять лет. К слову, за это время Грибцовы успели не только переселиться в Петербург, но и пожить в Подмосковье. По мнению Титова, бумаги с отметкой о кашле скажут в пользу Лилии, а без таковой – в пользу диспансера.
– В медкартах ее детей должны быть записи, что дети живут с матерью, которая постоянно кашляет, – добавил Титов.
– Но в детских медкартах такого не пишут…, – засомневалась прокурор.
– Они пишут, чем болеют родители, – был непреклонен медик.
«ЖЕНЩИНЕ ВЕРИТЬ НАДО»
Стратегия ответчика была следующей: кусок ткани в пациентке, конечно, забыли, но в том, что его не обнаружили раньше, виновата она сама и те врачи, у которых она состояла на учете после отъезда из Кемерово в сентябре 2011-го.
– Почему мы одни ответчики? – задался вопросом Лященко. – Степень ответственности нужно разделить солидарно между всеми лечебными учреждениями.
Аргументы Лилии о том, что все медики, увидев ее диагноз и услышав, что в Кемерово ей поставили фиброз (рубцевание ткани, в данном случае, легкого, как последствие облучения. – Прим. ред.), разводили руками и предлагали смириться с кашлем, действия не возымели.
– При выписке Вам рекомендовали делать полноценное обследование в первый год – раз в три месяца, во второй – раз в полгода, далее – раз в год, – отметил Титов. – Но до 2015 года Вы не прошли компьютерную томографию ни разу.
Все положенные анализы Грибцова сдавала, но только томография могла показать кусок марли в груди. А «светить» Лилию как раз было нельзя: весной 2013-го она забеременела четвертым малышом, затем два с половиной года кормила его грудью.
– Узнав о беременности, первым делом обратилась к онкологу, – вспоминает Лилия. – Он проверил анализы и сказал, что все хорошо: из-за беременности улучшился общий фон здоровья и прерывать ее он бы не стал. А вот аборт мог спровоцировать рецидив. Тем более, это не в моих правилах.
Первая томография после кормления показала подозрительную полость в легком.
– В мае 2011, еще до выписки истицы, при контрольной томографии ваши врачи что-то заметили в ее легком (в месте, где потом нашли салфетку. – Прим. ред.). Какие меры они предприняли? – спросила судья.
– Да, что-то выявили, – ответил Титов. – Но это подлежит оценке специалиста, к которому пациентка не обратилась.
– А кто должен был направить пациента к специалисту? – поинтересовалась прокурор.
– В первую очередь, сам пациент. Она была на амбулаторном лечении.
– Сам пациент должен определить, что написано в результате исследования и в чем он нуждается? – не выдержала прокурор.
– Если ее волновал надсадный кашель, она была вправе обратиться…, – пытался парировать медик.
– Ну, что-то обнаружили. А дальше что? Для кого это было сделано? – вспылила уже судья.
– Сравнивать было не с чем. То, что заметили, подлежало динамическому наблюдению. В сентябре, на томографии перед выпиской, была та же картина. Судить сразу о том, что это – инородное тело, опухоль, фиброз, – никак нельзя: это просто кидаться с ножом на человека или опять его травить. Именно поэтому мы дали заключение продолжать наблюдение, как положено.
– Допустим, вы бы видели, что картина не меняется, – сказала прокурор. – И что бы это дало?
– Мы бы продолжали наблюдение. Если бы уменьшилось, посчитали бы опухолью. Если бы появились пузырьки воздуха, поняли бы: там есть что-то чужое. Если бы пациента подошла ко мне в 2011 году, я бы мог посмотреть снимки и в дальнейшем лично наблюдать ее. И принять участие в последующей операции, которую, может быть, надо было делать, а может быть, не надо. Потому что инородные тела – это стерильные объекты в стерильных условиях. А был кашель, не было – ни одного документа не вижу. Но я верю: женщине верить надо.
ТУПЫЕ ВРАЧИ
Еще в начале заседания представители диспансера предложили мировое. Правда, на сумму, которая в десять раз меньше заявленной Лилией.
– Это максимальная сумма, но это не значит, что мы готовы взять и ее выплатить: мы бюджетное учреждение, – отметил Лященко.
Изначально Лилия подумывала согласиться. Услышав тираду оппонентов, что на большую сумму она «не настрадала», засомневалась. Но продолжать судебную тяжбу у Грибцовой не возникло никакого желания: главное, что признали ошибку. Да и судья и прокурор посоветовали разойтись миром.
– Заявленную Вами сумму суды в нашей стране за вред здоровью не взыскивают: даже за причинение смерти крайне редко взыскивают больше миллиона рублей, – отметила прокурор.
После десятиминутного совещания в коридоре стороны договорились. Лилия подчеркивает, что мир был вынужденный. Компенсацию обещают выплатить до июня (правда, судя по определению суда, до марта: пока судья выносил решение, внезапно перезвонил главврач диспансера и сказал, что до марта не успеть).
В коридоре суда Титов признался: для отделения история Лилии была шоком, ведь ничего подобного у них никогда не случалось. Медик объяснил, что «без суда онкодиспансер не в праве был даже рубля дать». И что ему самому «приходится свои деньги ходить вышибать буквально каждый месяц».
– Почему Вы ни разу за четыре года лично к нам не приехали? – спросил Титов у бывшей пациентки. – Ну, не смогла наш врач сразу разобраться. А сама-то дура что ли? Кашляешь, лежать не можешь – обратись к тому, кто соображает в этом. В Мечникова и Павлова – это специалисты. Кто остальные, у которых была, не знаю. Но те онкологи, что сидят в районных больницах и поликлиниках, – это не онкологи: это «дворники», которые только чистят. Это врачи первичного звена, которые имеют на двери вывеску, чтобы получать дополнительную зарплату. И я за этих тупых врачей не отвечаю.
СКАЗАНО!
Лилия Грибцова:
– Перед представителями диспансера у меня было ощущение, что это я ответчик. Это я обязана была доказать, что не виновата в том, что записей о кашле нет. Что не виновата, что поверила врачам диспансера. Что не виновата, что родила малыша и стала кормить его грудью.
Иск был о моральном вреде и причинении вреда здоровью. Но, несмотря на мировое, никакого вреда и страданий представители диспансера не признали. В их картине мира если даже я и кашляла пять лет, то только по собственной вине.
Что ж, я жила с этим столько лет, я привыкла. Потом чуть не погибла. И вот уже год сражаюсь с бюрократической машиной, доказывая врачебную халатность. Но жизнь, моя и моих четверых ребятишек, будто проходит мимо. Я устала бороться с циничной системой медучреждений. Я выбираю жить дальше, растить своих чудесных детей и радоваться каждому подаренному мне дню.
